«Почем опиум для народа?»
Часть первая
Уважаемые читатели, данной статьей мы открываем тематический цикл, посвященный духовному возрождению России, увеличивающейся роли Православной Церкви в системе государственного управления, внешней и внутренней политики страны. Мы предлагаем ученым, журналистам и просто наблюдателям дать оценку политической активности Православной Церкви
(Автор- Сергей Маркедонов, заведующий отделом проблем межнациональных отношений Института политического и военного анализа, кандидат исторических наук)
27 января 2009 года Поместный Собор Русской Православной Церкви (РПЦ) на третьем пленарном заседании избрал 16-го Патриарха Московского и всея Руси. Новым предстоятелем Русской Православной Церкви стал Местоблюститель Патриаршего Престола Митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл (в миру Владимир Михайлович Гундяев). Через четыре дня после этого события прошла его интронизация, которую транслировали в прямом эфире каналы государственного ТВ и радио. В церемонии интронизации принимали участия два высших должностных лица Российского государства Дмитрий Медведев и Владимир Путин. Таким образом, по своему статусу два вышеупомянутых события были приравнены к мероприятиям общенационального характера (таким, как инаугурация президента, президентское послание Федеральному собранию или пресс-конференции главы государства).
Принимая во внимание, политическую активность нового патриарха (а он нередко выступает по актуальным проблемам не только внутренней, но и внешней политики) становится очевидным следующий факт. РПЦ с каждым днем набирает не только духовный, но идеологический вес. Кто выступал «лоббистом» Александра Невского в конкурсе «Имя Россия»? Тогдашний митрополит Смоленский и Калининградский (открыто называемый преемником Алексия II) Кирилл. Заметим, успешным лоббистом, если говорить о конечном итоге конкурса. Лоббистом, обладающим даром убеждения, академическими знаниями и умением вести дискуссию в наступательном стиле. Фактически Кирилл является одним из проводников официальной историософии Кремля, который говорит о преемственности между «исторической Россией» (Русью — Московским государством — Российской империей), СССР и нынешней РФ. Но этим его роль не ограничивается. Его Заявление (в должности руководителя отдела внешних церковных сношений Патриархии) от 6 июня 2007 года на Конференции религиозных лидеров в связи с саммитом глав государств «Группы восьми», организованной по инициативе Евангелической Церкви в Германии, в Кёльне содержало первое после краха СССР прямое политическое заявление в поддержку внешнеполитической позиции руководства страны: «Совершенно очевидно, что размещение в Чехии и в Польше элементов американской ПРО повлечёт за собой ответ России, которая усматривает в этом размещении угрозу своей безопасности. Мы стоим на пороге возобновления гонки вооружений, способной разрушить хрупкий баланс сил, обеспечивающий безопасность Европы». Нынешний Патриарх также неоднократно высказывался за прекращение «политики уступок, проводимой в одностороннем порядке», которая «зачастую расценивается как проявление слабости, как своеобразная капитуляция перед центрами силы».
Таким образом, было бы неправильно говорить сегодня об РПЦ исключительно, как о религиозном институте. РПЦ — это в не меньшей степени идеологический политический проект, который требует к себе внимания именно с этой точки зрения. Тем паче, что этот проект реализуется довольно активно, включая и поддержку со стороны государства. Пару лет назад в Москве прошла презентация учебника Дмитрия Володихина, Глеба Елисеева и Сергея Алексеева «Отечественная история». Учебник предназначен для техникумов и подготовительных отделений вузов. При этом православие рассматривается в нем как один из важнейших компонентов не только российской истории, но и российской идентичности в целом, а религиозным деятелям уделено куда более значительное место, нежели в других пособиях по истории. Отечественная история при этом рассматривается с «цивилизационных позиций», а Россия как особая «цивилизация». Анализировать данное пособие, может быть, и не следовало бы столь подробно, если бы не два но. Во-первых, пособие «Отечественная история» вышло под грифом федерального министерства образования (в светском государстве!), а во-вторых, оно было издано не как «братская могила» научных статей в издательстве академического института (для авторов и их друзей), а в известном «крупнотиражном» издательстве «Форум», специализирующимся на выпуске именно учебной литературы. Таким образом, православные (религиозные) акценты в истории уже получают поддержку высшей образовательной инстанции страны. Добавим сюда тот факт, что «Основы православной культуры», превращающиеся на деле в «Основы православия», (наверное, в исламских республиках быстро сообразят, в чем дело, и предложат тоже «культурологический» курс «Основы ислама»), уже преподаются в Москве и в отдельных российских регионах.
Как бы то ни было, дискуссия о роли религиозного фактора в образовании (а шире – в общественно-политической жизни страны) чрезвычайно важна и полезна. Хотя бы потому, что в этой сфере власть еще «колеблется». Еще не выработана единственная «правильная линия президента и правительства». А значит, пока (хотя это и выглядит несколько утопичным) на эту позицию можно хотя бы косвенным образом повлиять.
Между тем, сегодня религиозность в СМИ, политических кругах и среди тех, кто пытается формировать политическую «повестку дня», рассматривается как однозначно позитивный фактор. В наши дни встретить не крестящегося политика или администратора так же сложно, как отыскать в советские времена партийного чиновника, рассуждающего о «всепобеждающей силе» истинной веры. Однако, в то же время практически никто не пытается осмыслить тот факт, что рост политической активности религиозных деятелей при определенных условиях может стать угрозой и для демократического государства, и для единства страны. Это касается и мусульман, и православных, и атеистов.
Апелляция профессиональных защитников этнических прав к своей крови и «своей земле» как среде «исконного обитания» справедливо рассматривается как вызов политическому единству государства. И проблема здесь не в том, чтобы заставить представителей того или иного этноса отказаться от собственной этнической идентичности в пользу политической, а в том, чтобы устранить из извечной схемы «мы – они» выбор между этносом и государством, между этнической и формально-правовой лояльностью.
Иное дело – «религиозное возрождение». Религиозный вызов национальному единству страны недооценивается. Семь десятилетий государственного атеизма сформировали у властей некий комплекс вины перед религиозными структурами. Отсюда и сверхблагоговейное отношение к «религиозному возрождению», и принятие некоторых отнюдь не бесспорных постулатов:
• религиозность лучше атеизма, вера лучше неверия,
• религия самоценна и тождественна культуре,
• религия – лучший способ консолидации общества и достижения стабильности,
• религия – это мир,
• религиозные ценности – лучший идеологический выбор в условиях идейного вакуума,
• религия – это способ предотвращения конфликтов.
Сегодня представители политической элиты готовы повторить знаменитый тезис выдающегося антрополога Джеймса Джорджа Фрэзера о том, что «вся культура из храма».
Однако упускается из виду тот факт, что процесс «религиозного возрождения» – явление политическое и отнюдь не всегда желательное для единства государства. Сразу оговоримся. Необходимо разделять (хотя это не всегда возможно) религиозную догматику, собственно теологические проблемы и политическую составляющую этого процесса. Как справедливо отмечает член Общественной палаты Вячеслав Глазычев, «никто из разумных людей не возражает против весомой и значимой роли Церкви как одного из институтов общественной жизни. Школа относится к сфере государства, государственного устройства и, по Конституции, не имеет никакого отношения к любым движениям и поползновениям каких бы то ни было общественных групп. Вот ведь в чем весь вопрос!» Но вопрос-то заключается как раз в том, что религиозные институты – это не только общественная деятельность или культура (фрески, иконы и архитектура), но и политические проекты, в том числе и посягающие на те сферы, монополия на которые должна принадлежать государству.
Религиозно-политические проекты в сегодняшней России предлагают (и навязывают) нашим согражданам собственные идентичности. Именно на религиозной почве возникают проекты, альтернативные российской гражданской нации. На российском Кавказе и в Поволжье, например, активно формируется проект «исламская нация» (в 1997 г. в Чечне возник одноименный конгресс), понимаемая как религиозная надэтническая община – умма, устроенная в идеале как подобие общины пророка.
«Исламский национализм» – вовсе не игры разума. Апелляция к таухиду («единобожию»), противопоставление исламского надэтнического единства клановым и узкородственным группам стали основными мотивами в религиозной пропаганде салафитов (не вполне корректно называемых в наших СМИ «ваххабитами»). В этой системе предлагается выбор в системе «мы» (истинные мусульмане) – «они» («неверные», мушрики – «ложные мусульмане, светское государство) в пользу, разумеется, первых. Если предположить тотальную исламизацию России, то любой светский режим (даже и возглавляемый мусульманином) попадет в их в глазах в разряд «они» (чужаки).
Но не стоит видеть опасность только в исламском проекте. Русская православная церковь – не менее серьезный игрок, способный предложить собственную антилиберальную политическую программу, которая на поверку может быть и антигосударственной. Для многих лидеров РПЦ модернизация страны – отнюдь не благо. Слышал ли кто-нибудь из уст церковных иерархов одобрительные слова – нет, не о приватизации и либерализации цен, а хотя бы о предприимчивости, личном успехе, богатстве как позитивных факторах? Оценка событий 90-х как «развала великой державы» доминирует в выступлениях церковных деятелей. Это тем более странно, что именно за последнее десятилетие православная церковь добилась того влиятельного статуса (а уж об имущественных вопросах мы и говорить не будем), которым обладает сегодня.
Не является РПЦ горячим поборником демократии и прав человека. Но нельзя говорить об РПЦ только как об антилиберальной силе. Политико-идеологический проект православной церкви не просто несовременен и не соответствует задачам модернизации российского общества. Спору нет, иерархи РПЦ (тот же Кирилл) говорят слова о полезности модернизации. На XI Всемирном русском народном соборе 5 марта 2007 тогдашний митрополит Смоленский и Калининградский риторически вопрошал: «Существует ли у России на нынешнем этапе её исторического развития альтернатива модернизации? Ответ представляется однозначным: «Нет!»». Но в реальности общественно-политический проект РПЦ потрясающе ретроспективен. Поддержка проекта «Александр Невский», как «Имя России» (притом, что святой благоверный князь- исторический персонаж донационального периода мировой истории)- лучший тому пример. «Возрождение» – вот ключевое понятие в политических выступлениях иерархов церкви. Обществу предлагается «Золотой век», «Россия, которую мы потеряли», размытый идеал «соборной Руси». Современная постсоветская и посткоммунистическая Россия не только не является приближением к идеалу для иерархов РПЦ. Скорее наоборот, это – пример «безнравственности и бездуховности». В этом тезисе, между тем, есть и определенный отказ от признания легитимности современной Российской Федерации. Куда лучше «святая Русь»! Отсюда и попытки переписать историю в рамках «святорусского дискурса», когда и Великая Отечественная война (событие, святое не только для РПЦ и русских) подается как некий православный «крестовый поход».
То, что такой подход разделяет далеко не российское общество, заботит мало кого из православных фундаменталистов. Приведу интересное мнение одного профессионального военного, заслужившего большие погоны далеко не в Арбатском военном округе. В начале 1990-х гг. он также разделял многие установки «православного патриотизма», однако со временем убедился, что на практике это не работает. «А как мне прикажешь солдат в атаку подымать? Одного за Христа, второго за Магомета, а третьего за Будду? Это уже не армия, а какой-то бардак будет», – доходчиво объяснил мне, штатскому человеку офицер-практик. Часто посещая Кавказский регион и беседуя с российскими военными (миротворцами и служащими различных гарнизонов), я многократно сталкивался именно с таким прагматичным (и практичным) «атеизмом» современных офицеров (включая и воспитателей, экс-замполитов).
Вообще хотелось бы получить ответ, а что собственно будет «возрождаться»? Идеал Руси православной – это эпоха Ивана Грозного, Петра Великого, Николая II или, может быть, Сталина? Фигура советского генералиссимуса весьма толерантно (если не комплиментарно) трактуется в сочинениях высших церковных иерархов, – но в них нет места для России, стремящейся к демократии и гражданскому обществу с рыночной экономикой.
Церковь, по сути, отождествляет понятия «русский» и «православный». Конечной политико-идеологической целью видится – русское (обязательно православное) доминирование в полиэтниченом и поликонфессиональном Российском государстве, пусть и в союзе с так называемыми «традиционными конфессиями» и, прежде всего, исламом. Этот альянс предполагается как антимодернизационный и антизападный.
Между тем, «религиозное возрождение» нигде в постсоветской России не стало фактором политической стабильности и консолидации общества. Даже в почти моноконфессиональных Чечне и Дагестане в 1990-е гг. произошел масштабный конфликт между салафитами и сторонниками «традиционного ислама». Успешное взаимодействие конфессий в деле разрешения межэтнического противоборства (опыт Карачаево-Черкесии) стало возможно благодаря светской власти, действовавшей с государственных и обшенациональных позиций. И искусственное навязывание политизированного православия опасно не только в регионах с мусульманским населением (Кавказ, Поволжье), но и в «русских регионах», где атеисты или невоцерковленные не готовы к «возврату в светлое прошлое».
Означает ли это, что власть должна возродить политику атеизма? Конечно, нет. Однако выскажу крамольную мысль: атеизм сегодня не должен выводиться за скобки общественной дискуссии, как это было с религией в советские годы. Политика государственного атеизма порочна, но порочна и политика государственной религиозности, особенно в тех случаях, когда религиозные объединения отказывают в легитимности самому государству.
Собственно, от государства требуется самое малое – соблюдать Конституцию, обеспечивать светский характер власти и образования и не давать превращать себя в «крышу», удовлетворяющую чаяниям конфессиональных элит. Государство не должно препятствовать свободе совести, но и не должно сознательно помогать фабриковать новых верующих. Это не означает устранения государства от взаимодействия с конфессиями. Если власть сегодня нуждается в идеологическом обеспечении модернизации и ей требуется помощь православной церкви, то очевидно, что необходима ставка не на «советско-имперских» иерархов, а на современные силы. Власть должна сделать выбор: «бросок назад» или борьба за мировое лидерство. Быть высокоразвитой страной без научной инфраструктуры и развитого гражданского общества сегодня не получится. Любые проекты «по возрождению» работают против нашей страны в процессе борьбы за международное лидерство. Получение статуса сверхдержавы (с современными ядерными силами, высокоточным оружием и новейшими технологиями) невозможно без развития фундаментальной науки. Именно ее (то есть основы физики, математики, химии и биологии), а не псевдокультурологические курсы следует сделать предметом особого попечения в средних школах. Между прочим, отнюдь не иерархи РПЦ обеспечили столь любимому нынешней элитой СССР место глобальной сверхдержавы.
На исламском направлении ситуация обратная. Здесь «обновленцы», выступающие против традиционалистов, апеллируют к фундаменталистским ценностям, исламскому единству и настроены антигосударственно. Традиционные же исламские ДУМы (Духовные управления мусульман), во-первых, ориентируются не на универсалистский ислам, а на «локализованный», во-вторых, они тесно связаны с государственной властью и объективно выступают ее союзником.
В любом случае, в религиозно-политических вопросах государство должно быть главным дирижером, медиатором, или же, говоря по-иному, «разводящим», а не «микрофоном», воспроизводящим тезисы, противоречащие собственным установкам. Светский характер государства требует жестко и однозначно ставить государственные и национальные интересы выше интересов любой религиозной организации, включая и РПЦ, и ДУМы. Ни одна конфессия не может требовать от государства разрешить фото в «хиджабе», если это запрещено государственным законодательством. Ни одна религиозная организация не может требовать от государства вводить элементы цензуры на ТВ и в газетах, если они не допускаются нормами самого государства.
И главное, ни одно религиозное объединение (включая и РПЦ) не может ставить лояльность себе выше лояльности государству. Фактический отказ от формально провозглашенного светского характера государства чреват замедлением формирования единой российской идентичности как надэтнического и надконфессионального «мы» и гражданской нации, о которой так любят говорить российские президент и премьер-министр.
