Южная Осетия: объединяться нельзя, откладывать
ПРАГА, 1 сентября, Caucasus Times. 26 августа 2014 года исполнилось шесть лет с того момента, как Россия признала независимость двух бывших автономий Грузинской ССР. Непосредственным поводом для этого стала «пятидневная война» в Южной Осетии. Ей предшествовал четырехлетний процесс изменения статус-кво вокруг грузино-осетинского конфликта, стартовавший в мае 2004 года.
Долгие годы в Тбилиси Южная Осетия рассматривалась в качестве «слабого звена». И в самом деле, в отличие от Абхазии здесь не было сплошной территории под контролем де-факто властей непризнанной республики. Наличие грузинских анклавов и районов под контролем тбилисских властей давало надежды на относительную легкость в «замирении» этого образования. К тому же в отличие от Абхазии Южная Осетия в 1992-2004 годах была вовлечена в многочисленные социально-экономические контакты с Грузией. Многие эксперты и в России, и на Западе отмечали более слабую мотивацию южных осетин к собственной государственности по сравнению с абхазами. Однако многие резоны, казавшиеся логичными и рациональными, на практике не сработали. Просто потому, что эскалация давления на «слабое звено» вызвало ответную реакцию, которая повлекла за собой и более активное российское вмешательство. Имея внутри российского Северного Кавказа неразрешенный осетино-ингушский конфликт, Москва не могла себе позволить утратить свое влияние на положение дел по другую сторону Кавказского хребта.
В итоге события «горячего августа» 2008 года привели к изменению геополитической конфигурации вокруг Южной Осетии. Под контроль республики перешли те территории «т.н.»Лиахвский коридор»,Ахалгорский район), которые ранее были вне юрисдикции де-факто властей. Сама Южная Осетия получила признание своей особой государственности и парадоксальную политико-правовую ситуацию. По количеству населения Южная Осетия заметно уступает Северной Осетии, субъекту в составе РФ. При этом в самом Владикавказе политические элиты рассматривали себя, как «старшего брата» в отношении «кударцев», но никак не наоборот. Однако Южная Осетия формально (пускай с точки зрения всего нескольких государств) обладает самостоятельной государственностью, а Северная Осетия нет. И более того, последняя республика и не стремится к какому-то обособленному государственному существованию. Любая политическая формула рано или поздно становится надоевшим трюизмом, однако именно Северную Осетию принято называть «форпостом России на Северном Кавказе». Хотя это определение и вызывает различные нарекания, в том числе и среди самих осетин. Но дело даже не в количественных параметрах и не в особенностях восприятия тех или иных республик за их пределами. В отличие от Абхазии внутри самой Южной Осетии гораздо меньший интерес вызывало (и вызывает сейчас) развитие собственной государственности. Практически с первого же дня югоосетинского движения, обозначившего на закате «перестройки» свои требования, на ее знаменах было начертано объединение с братской Северной Осетией в составе РФ.
И свидетельством тому стали два уже прошедших референдума по этой теме. И оба они проходили либо в условиях разворачивания открытого этнополитического конфликта, либо при попытках «разморозить» затихшее противостояние. Первое волеизъявление состоялось практически сразу же после распада Советского Союза 19 января 1992 года. Тогда более 90 % участников проголосовало за отделение Южной Осетии и объединение с Россией (при этом в голосовании не приняли участие грузины, проживавшие в Южной Осетии). Второй референдум прошел параллельно с президентскими выборами в ноябре 2006 года. Тогда в условиях растущей военно-политической конфронтации с Грузией югоосетинское руководство хотело продемонстрировать всему миру, что его интересует не только избрание главы республики (фактически в тех условиях это было переизбрание), но и дополнительное подтверждение курса, взятого в период распада СССР.
Не стоит также забывать, что одновременно с кампаниями 2006 года в Южной Осетии официальный Тбилиси на территориях упраздненной автономной области, находящихся под грузинским контролем, организовал так называемые «параллельные выборы», на которых продвигал своего протеже Дмитрия Санакоева. Это лишь укрепляло пророссийские симпатии южных осетин и их стремление зафиксировать их с помощью народного волеизъявления. Однако одними лишь референдумами дело не ограничивалось. В июне 2004 года и в марте 2006-го предыдущий югоосетинский лидер Эдуард Кокойты даже обращался с соответствующими ходатайствами в российский парламент и Конституционный суд.
При этом жители Южной Осетии рассматривают в качестве своей родины не столько большую Россию, сколько собственную республику. Но в объединении с Северной Осетией и в конечном итоге с РФ они видят лучшую перспективу. Подобные взгляды подогреваются всей политической практикой последних двух десятилетий. За это время югоосетинская столица Цхинвали несколько раз становилась объектом атак со стороны Грузии. Ни мощной диаспоры (сопоставимой с армянской общиной, поддерживающей устремления Нагорного Карабаха на уровне Конгресса США и европейских парламентов), ни привлекательных ресурсов, которые есть у абхазов (Черное море), у Южной Осетии нет. Отсюда и узость геополитического выбора, и столь единодушно отмечаемый экспертами, как в России, так и на Западе дефицит новых идей. И в этой ситуации «своя государственность» мыслится, скорее как гарантия безопасности от возвращения в состав Грузии. И как этап, если угодно даже инструмент, для реализации большой объединительной задачи.
8 июня 2014 года в республике прошли парламентские выборы, на которых убедительную победу одержала «Единая Осетия». Еще в марте 2013 года она выдвинула программу-минимум, целью которой должно было стать претворение в жизнь формулы «Две страны – одна Осетия». На практике это означало бы максимальную интеграцию Северной и Южной Осетии. Программой – максимум было обозначено их объединение в составе РФ. Лидер партии Анатолий Бибилов и его соратники разработали своеобразную «дорожную карту», включающую пять шагов по вступлению в Россию. Это – референдум, обращение парламента Южной Осетии к органам власти РФ, создание межправительственной рабочей группы по завершению перехода к объединению, принятие нового Основного закона и перевод законодательства на общероссийские рельсы. «Единая Осетия» по итогам июньских выборов с 43,1% голосов она получила 20 из 34 депутатских мест. Ее лидер Анатолий Бибилов получил пост спикера высшего представительного органа власти. При этом и другие силы, прошедшие в республиканский парламент, и действующий президент Леонид Тибилов (занял этот пост в 2012 году) готовы разделить пафос «единых осетин». Тот же Тибилов не раз озвучивал тезис о «единстве» публично.
Наверное, случись выборы в Южной Осетии в другое время, о них говорили бы как о большом социологическом опросе (если оставлять за скобками внутриполитическую динамику в республике, которая имеет самостоятельное значение). Но эта кампания прошла в условиях серьезнейших изменений на всем пространстве бывшего СССР. Как справедливо замечает российский эксперт Александр Скаков, «ситуация на постсоветском пространстве после крымско-украинского кризиса фундаментально разбалансирована, прежние ставки забыты, игра во многом начинается заново. События весны и начала лета углубили противостояние между Западом и Россией не только на Украине, но на Южном Кавказе, хотя положение здесь пока что остается относительно спокойным и в обозримой перспективе до вооруженного противостояния дело вряд ли дойдет». В любом случае у югоосетинских политиков появился такой аргумент, как Крым. Ранее прецедентов изменения статуса территории одного государства по отношению к другому после распада СССР в Евразии не было. И Абхазия, и Южная Осетия получили признание государственности, но не приглашение войти в состав РФ.
Однако, как показали события, последовавшие за парламентской кампанией, Москва не пошла по пути радикальной ломки нового статус-кво в двух частично признанных республиках. Определенных сигналов от нее ждали к очередной шестой годовщине признания. Но снова позиция Кремля осталась неизменной: Россия подтвердила свое признание независимости двух бывших автономий Грузинской ССР, но не пошла на пересмотр их статуса, зафиксированного 26 августа 2008 года. Москва в таких сложных вопросах, как де-факто государства и этнополитические конфликты, как правило, начинает менять статус-кво лишь тогда, когда ее интересам открыто угрожают. Или в том случае, когда прежний порядок вещей уже нарушен и перестает работать. Так было в 2008 году в Абхазии и в Южной Осетии, а в 2014 году в Крыму. Определенные «страховки от рисков» возможны и на фоне растущей эскалации противостояния на Украине, где Кремль балансирует между необходимостью вмешаться и опасностью вовлечения в масштабную конфронтацию с Западом. Думается, что аргумент о выборе югоосетинского избирателя будет принят во внимание. Однако далеко не факт, что им воспользуются в ближайшее время. Объединительная идея остается, но ее реализация пока что не наполняется конкретным содержанием.