Доннака О’ Бакхоин об Абхазии и Южной Осетии: и все-таки они существуют

Доннака О’ Бакхоин (Donnacha Ó Beacháin) — профессор международных отношений в Школе права и управления городского университета Дублина. Он — автор, соавтор или редактор нескольких книг по проблематике постсоветских государств и ирландской политики. Проводил многочисленные исследования по этнополитическим конфликтам, а также избирательным процедурам на территории бывшего СССР, включая непризнанные республики Южного Кавказа[1].

      Интервью и примечания подготовлены для CaucasusTimes  Сергеем Маркедоновым, приглашенным научным сотрудником Центра стратегических и международных исследований (Вашингтон, США)           

 

1. С.М.:  Как мне известно,  недавно Вы начали преподавать специальный курс, посвященный непризнанным государствам. Вы — профессор городского Университета Дублина[2].  В какой степени тема Вашего курса интересна ирландским студентам, вашим коллегам, практикам? Как Вы можете объяснить этот интерес? Может быть, дело в том, что он определяется историей Вашей страны? В 1919-1922 гг. Ирландия сама была непризнанным государством. Какие параллели Вы видите между ирландским опытом и развитием в Абхазии и в Южной Осетии?

 

Д.Б.: Я был весьма удивлен тем уровнем интереса, который вызвал мой курс. Студенты в восторге от изучения государств, которые существует на практике, но не в теории. Наверное, Вы помните, что когда Галилея заставили отречься от его теории по поводу того, что Земля движется вокруг солнца (это противоречило тогдашним доминирующим представлениям о том, что Земля-центр Вселенной), он с вызовом произнес: «И все-таки она вертится»[3]. Таким образом, факты часто подрывают строгие и выдержанные идеологические установки. Аналогичная ситуация происходит и с непризнанными государствами. Им отказывают в праве на существование, а они вопреки этому существуют. И даже в течение десятилетий. Студенты интересуются де-факто государствами, прежде всего, потому, что им вообще нравится то, что не вписывается в жесткие нормы и даже нарушают их.          Что касается ирландского опыта, то действительно страна существовала, как непризнанное государство. Национальный парламент был созван в 1919 году, он провозгласил полную независимость и суверенитет и попытался, насколько это было возможно, выполнять государственные функции и бороться за международное признание. Вообще риторика того времени благоволила праву на самоопределение наций. Вы помните «14 пунктов» президента США Вудро Вильсона, а также его поддержку государственности Польши, Чехословакии, балтийских стран, Югославии[4]. Его энтузиазм относительно антиимперского самоопределения, однако, не распространялся на Ирландию, не в последнюю очередь из-за того, что Великобритания была союзницей США, а Вашингтон не хотел терять своего союзника. Впрочем, это не первый случай, когда маленький народ надеется, что справедливость их устремлений встретит поддержку крупных государственных деятелей. Однако это сталкивается с суровыми реалиями политики крупных держав, имеющих свои интересы.         Международное признание через частичную независимость было достигнуто только посредством договора, подписанного между представителями непризнанного ирландского правительства и их визави в Лондоне. Терминология и наименование тех, кто был в них вовлечен, очень отягощала переговорный процесс. Для британского премьер-министра и всего кабинета это были переговоры не с ирландским правительством, а с представителями доминирующей ирландской партии «Шинн Фейн»  (Sinn Fein)[5]. И они были готовы уступать не республике, но «Свободному государству». Эта неопределенность с обеих сторон, а также наличие собственной интерпретации характерны и для сегодняшних дискуссий, в которую вовлечены непризнанные образования и странами, от которых они пытаются отделиться.        Интересно, что единственной страной, готовой признать Ирландию в тот  период, была большевистская Россия, которая  сама испытывала во многом схожие проблемы с признанием. Этот сюжет прекрасно иллюстрирует другую черту, которую мы и сегодня наблюдаем — как непризнанные страны координируют друг с другом, несмотря на имеющиеся различия. А ведь в 1920 году между католической Ирландией и советской Россией был просто океан различий. Тем не менее, проявлением этого сотрудничества был кредит в размере 20 000 долларов США (немалая по тем временам сумма!), которую ирландский непризнанный парламент выделил большевистской Росси в обмен за царские драгоценности в качестве залога.        Как и в последующих актах деколонизации, непризнанные государства, стремившиеся к независимости, изображались европейскими имперскими режимами, как террористы и сепаратисты. Но впоследствии лидеры этих образований после признания становились уважаемыми государственными деятелями. Так президент непризнанной Ирландской Республики Имон де Валера служил в течение нескольких десятилетий как премьер-министр и президент, а лидер ИРА (Ирландской республиканской армии) Майкл Коллинз стал председателем первого правительства Ирландского свободного государства[6].        

 

 

 

2. С.М.: В Вашем курсе Вы уделяете внимание не только постсоветскому пространству. Он намного шире и охватывает непризнанные образования, как феномен мировой политики. Но можете ли Вы найти некие общие черты для появления де-факто государств, не имеющих международного признания? Видите ли Вы какие-то особые черты для непризнанных государств Южного Кавказа? Прежде всего, в процессе их появления и дальнейшей политической динамики.       

 

 

 

Д.Б.:  Хотя мой курс охватывает более широкий круг регионов, приоритетное внимание уделяется постсоветскому «квартету» непризнанных республик (Абхазия, Южная Осетия, Нагорный Карабах и Приднестровье). Студентам предлагается определить геополитические условия, которые способствовали появлению непризнанных образований и оценить насколько успешными были эти де-факто государства в строительстве своих органов власти и управления, как они добивались внутренней легитимности. Студенты пытаются понять, как эти образования оценивают влияние прецедента Косово на легитимность других непризнанных образований[7].           Что касается сходств между непризнанными государствами всего мира, то их можно определить, как сецессионистские регионы, которые создают внутренний суверенитет, но имеют недостаток признания со стороны международной системы. У них, как правило, есть организованная власть, основанная на народной поддержке и способная обеспечивать базовые службы для населения,  а также зафиксированная территория, над которой они в течение определенного периода времени обеспечивают эффективный контроль. Ключевой признак, который отличает одни де-факто образования от других, — это полное отсутствие признания или нехватка признаний со стороны стран — членов ООН. Большинство де-факто государств не рассматривают статус-кво, как оптимальное решение. Они, скорее стремятся изменить положение дел и войти в ооновский клуб.         Если говорить о Кавказском регионе, то здесь стоит особо отметить наличие большого количества народов и языков. Присутствует здесь и несколько уровней идентичности, когда один выглядит меньше другого, подобно матрешке. Есть и конкурирующие проекты национального и государственного строительства.  То, что определило признание или непризнание государств на Кавказе не было делом объективного, рационального, правового и детализированного подхода к оценке достоинств и недостатков той или иной претензии на национальную независимость и суверенитет. Прежде всего, подход к признанию или непризнанию основывался на поспешном принятии за основу в 1991-1992 гг. тех границ, которые были установлены десятилетия назад, когда формировался СССР. Произвольные росчерки диктаторского пера Сталина привели к тому, что географические границы часто не совпадали с границами ментальными.            Непризнанные государства, между тем, определяются не только через их стремление к самоопределению, но и в намного большей степени через их противостояние более крупным национализирующимся государствам. Непризнанные образования Южного Кавказа имеют такую общую черту, как наличие внешнего покровителя (Россия в случае с Абхазией и Южной Осетией, Армения в случае с Нагорным Карабахом). При этом у Армении и Нагорно-Карабахской Республики связи этнические, в то время как отношения Москвы с абхазами и осетинами определяются стратегическими интересами.  Во всех этих случаях есть недостаточно активное вовлечение международного сообщества. Это сыграло свою негативную роль в нарастании конфликта между Россией и Грузией и, вероятно, может оказать воздействие на возможную эскалацию противостояния вокруг спорной территории Нагорного Карабаха.          

 

  3. С.М.: Недавно Вы провели серию интересных презентаций в Вашингтоне по избирательным кампаниям в непризнанных образованиях[8]. Какие, на Ваш взгляд, существуют особенности электоральных процессов и демократизации в этих республиках? Есть ли свои отличительные черты у Абхазии, Южной Осетии? Какие вызовы для них таят избирательные кампании?

 

Д.Б.: Я проводил полевые исследования в Абхазии на протяжении недавних президентских выборов (август 2011 года) и парламентской кампании (март 2012 года). Я также посещал Нагорно-Карабахскую Республику, чтобы наблюдать за выборами президента в июле 2012 года и Приднестровье, чтобы исследовать выборы в декабре 2011 года, которые привели к уходу со сцены ветерана приднестровской политики Игоря Смирнова. Мне не удалось посетить Южную Осетию во время сложных и противоречивых выборов в 2011-2012 гг., но я отслеживал их внимательно по открытым источникам.        Самый значимый аспект выборов, который я наблюдал в Абхазии, это их какая-то обыденность.  Встречи трех кандидатов на пост президента с общественностью, а также встречи претендентов на депутатские мандаты по форме были обычными встречами, где люди имели возможности задать вопросы, а политики выслушать их и предложить свое видение проблемы. И вопросы, которые поднимались избирателями, касались не отношений с Грузией, Россией или с США и не международного признания. Это были насущные сюжеты такие, как здравоохранение, образование, занятость, инфраструктура, пенсии и т.п.       Недавние выборы продемонстрировали, что де-факто государства могут проводить конкурентные кампании, в которых могут принимать участие кандидаты от оппозиции, а также иметь реальные шансы на успех. Были успешные опыты по передачи власти от правительства оппозиции в Абхазии и в Приднестровье, причем результаты трудно было предсказать. Другая впечатляющая черта этих выборов, проявившаяся в ходе кампаний в Южной Осетии (2011-2012), имеет отношение к позиции государства-патрона. Далеко не всегда роль политического покровителя оказывает определяющее значение, как обычно предполагается.      Было бы благоразумно для ЕС и США, если бы они уделяли большее внимание процессам демократизации в Абхазии и в Южной Осетии и способствовали бы их широкому вовлечению в международные процессы там, где это возможно. Не в последнюю очередь потому, что представители этих образований участвуют в международных переговорах. Недавние выборы в Абхазии и Южной Осетии показали, что представители двух обществ имеют независимую волю и готовы выбирать лидеров, которые будут представлять их интересы внутри страны и на международной арене. Не стоит недооценивать и тот факт, что большинство постсоветских стран никогда не переживали мирную передачу власти от правительства оппозиции. Отказ от сотрудничества с избранными властями в де-факто образованиях на фоне растущей кооперации с менее демократическими постсоветскими режимами (такими, какие установились в Центральной Азии) поощряет политический цинизм, недоверие к провозглашаемым Западом акцентам на демократических ценностях.          

 

   4.      С.М.: Вы — известный специалист, который ведет полевые исследования и в Абхазии, и в Грузии. Что Вы можете сказать об отношении к Вашей работе, Вашим поездкам, комментариям по обеим сторонам конфликта? Какие Вы видите изменения в отношениях грузин и абхазов друг к другу в последнее время?

 

Д.Б.: Отношения между грузинами и абхазами остаются непростыми, поскольку они лишены доверия, склонны к непониманию из-за различных исторических нарративов, разных взглядов на причины и основы имеющегося конфликта. Мы часто сталкивается в литературе, посвященной де-факто образованиям с термином «материнское государство». Это используется для описания стран, от которых происходит отделение. Это слово кажется некорректным и выглядит едва ли уместным термином, поскольку предполагает, что Сербия дала рождение Косово, Азербайджан армянам Нагорного Карабаха, Молдова Приднестровью, а Грузия Абхазии. Это, конечно же, абсурдно.      Для более корректного описания было бы хорошо использовать аналогии с семейно-брачными отношениями. Это — развод, который завершается разделением. Одна сторона надеется на то, что это разделение будет легализовано формально, как развод, а другая надеется на том, что суд потребует вернуться к общему проживанию.      Отношения к Абхазии внутри Грузии крайне разнообразны. Опросы общественного мнения показывают, что проблемы территориальной целостности по-прежнему занимают важное место для грузинского избирателя. Для рядового грузина эта проблема на втором или третьем месте, она уступает по значимости вопросам трудоустройства и здравоохранения. Большинство грузин надеются, что однажды Абхазия станет частью Грузии.         Чрезмерный оптимизм по поводу того, что «потерянные территории» будет легко вернуть, дает понимание тому, что это вопрос не о том, когда это должно произойти, а если это случится.  Увеличивается число грузин (хотя оно и невелико сегодня), которые даже думают о том, чтобы признать Абхазию и таким образом восстановить нормальные отношения, облегчить трансграничную торговлю. Но большая часть грузин, тем не менее, не одобряет независимости Абхазии, и для любого политика Грузии пойти по этому пути было бы политически самоубийственным решением. Несмотря на стремление к объединению с Абхазией, большинство грузин, на удивление, мало знает о том, что происходит сегодня там. Речь, прежде всего, о повседневной жизни. Они часто идеализируют Абхазию, основываясь на воспоминаниях об отпусках, курортных пляжах двадцатилетней давности. Но той Абхазии более не существует во многих фундаментальных аспектах.         Информация относительно внутренней политики в Абхазии практически не существует в СМИ Грузии. Когда я представлял мое исследование по Абхазии в Тбилиси, я обнаружил, что люди в целом искренне удивляются тому, какие процессы среди абхазов развиваются. Моя работа, которую я презентовал, была посвящена выборам и внутренней политики  в Абхазии. Она получила хорошо и благожелательно встречена, хотя следовало бы подчеркнуть, что это были представители интеллектуальной элиты, по большей части. В Грузии есть  люди, которые желают добра абхазам. Но есть и немало людей (к сожалению, их, вероятно, большинство), кто испытывает трудности с пониманием различий, будь то этнические, религиозные или какие-то другие.        Абхазы не менее гостеприимны, чем грузины, но исторический опыт сделал их более осторожными по отношению к иностранцам. Эта настороженность усиливается в виду их малочисленности, отсутствия признания. И это означает меньшие возможности в общении  с международным сообществом. Существует чувство нарастающего разочарования в ЕС, в целом в странах Запада, которых абхазы обвиняют в лицемерии и безразличии. За один страшный год войны (1992-1993) абхазы, небольшая этническая группа, потеряли 4% своего населения. Если соотносить это с масштабами США, то это составило бы 12 миллионов человек! Очень часто мне говорили в Абхазии о том, что международное сообщество ничего не сделало, чтобы защитить абхазский народ, который сталкивался с натиском со стороны Грузии или с послевоенной блокадой середины 1990-х годов[9].       Но теперь, когда проблема выживания решена, говорят абхазы, те же западные страны читают лекции о том, как следует вести дела. Общее мнение таково: ЕС и США слепо следуют грузинским политическим представлениям об Абхазии и имеют мало сочувствия и понимания абхазской мотивации. Многие абхазы полагают, что среднестатистический грузин более заинтересован в территории Абхазии, чем в абхазах, которые там живут. Время проходит, а политический союз Абхазии и Грузии кажется все менее вероятным. Большинство абхазов в возрасте 20-ти лет не помнят общения с грузинами. Идея о проживании в составе Грузии чужда им и у них мало сомнения в том, что подобно родителям они могли бы бороться за свою самостоятельность и предотвратить перспективу возвращения под грузинскую власть.

 

5.     С.М.: Если бы Вам пригласили подготовить рекомендации для американских и европейских политиков, то что бы Вы им рекомендовали относительно подходов к Абхазии и Южной Осетии?

 

Д.Б.: ЕС традиционно рассматривает Абхазию и Южную Осетию почти исключительно через призму российско-грузинских отношений. Но эти проблематичные отношения являются барьером для развития самостоятельной стратегии. Это не означает, что Россия не является жизненно важным компонентом на Кавказе или что ЕС не должен пытаться убедить Россию выполнить все свои обязательства в рамках Соглашения о прекращении огня 2008[10]. То, что я хочу сказать, это —  необходимо отделить политику по российско-грузинским отношениям от проблем собственно Абхазии и Южной Осети. Они связаны, конечно же, но не тождественны.     У ЕС должны быть самостоятельные подходы к двум республикам. Существует естественное желание Тбилиси, чтобы Европа была противовесом для Москвы, которая не воспринимает концепцию о территориальной целостности Грузии и противостоит ее евро-атлантическим устремлениям. Однако Евросоюзу необходимо в плане посредничества и взаимодействия с абхазами и осетинами отойти от той позиции, когда он фактически начинает каждую дискуссию или заявление с поддержки грузинской позиции. У США есть большая свобода в этом отношении, поскольку они не претендуют на роль объективного внешнего арбитра. И Евросоюзу, и США нужно быть достаточно мудрыми, чтобы видеть различия между грузино-абхазским и грузино-осетинским конфликтом. Два конфликта фундаментально отличаются друг от друга, различны их причины, характер протекания, потенциал для разрешения, возможности для управления сегодняшней ситуацией.        ЕС сделала подход «вовлечение без признания» центральным пунктом своей политики по отношению к Абхазии и Южной Осетии. Но в то же время, пока наблюдается это стремление к непризнанию, недостаточно оснований говорить про готовность к вовлечению, по крайне мере с точки зрения общественного и политического мнения в Абхазии. Южная Осетия, повторюсь, снова отличается в этом плане, она стремится не столько к самостоятельности, сколько к вхождению в состав России. Но если абхазы заинтересованы в разновекторной политике, они должны взаимодействовать с ЕС, чтобы уравновесить растущее влияние России.        Грузинскому правительству следует поддерживать такое международное вовлечение, поскольку оно предлагает потенциал для уравновешивания влияния Москвы. Слишком часто в прошлом, однако, правительство Грузии было озабочено поддержанием имиджа Абхазии, как «оккупированной территории», но не фактическим предотвращением этой ситуации. Нет более верного способа гарантировать, что Абхазия станет де-факто провинцией России, чем не предлагать ей никаких альтернативных путей взаимодействия с остальным миром, а делать это через Грузию, условие, которого абхазы не примет.         В этом плане важны практические шаги ЕС по передаче  различных «ноу-хау» для гражданского общества в Абхазии и в Южной Осетии. Это могло бы включать и сферы образования, культуры, экспертизы в области спорта, бизнеса, культуры, но не ограничиваться только данными сферами. Обучение главным языкам ЕС, в особенности английскому, помогло бы народам Абхазии и Южной Осетии более эффективно взаимодействовать с европейскими обществами. В Абхазии и в Южной Осетии могли бы быть открыты специальные информационные центры ЕС. Программы, реализуемые США и ЕС должны были бы иметь по возможности нейтральный статус.     Вряд ли имеет смысл концентрироваться на конечных целях сейчас, до того, как появится возможность оказывать какое-то влияние.         Одним из самых эффективных и не вызывающих спора способов, с помощью которых ЕС мог бы оказать свое позитивное воздействие, могла бы стать помощь в поддержке и продвижении абхазского языка. Нынешний министр иностранных дел Абхазии, ученый филолог Вячеслав Чирикба написал книгу о проблемах абхазского языка, в которой он рассмотрел попытки израильского и ирландского правительств  возродить свои языки[11]. Книга завершается выводом, что абхазский язык, скорее повторит судьбу ирландского, чем иврита. Ситуация критическая, но не выходящая за рамки, поскольку по-прежнему существует массив носителей абхазского языка. Это примерно 50 000 человек, они составляют порядка 20% всего населения. Это более выгодная ситуация, чем положение дел с ирландским языком для ирландцев. Тем не менее, власти Абхазии не предпринимают должных мер, чтобы сохранить и обеспечить должный статус абхазского языка. ЕС мог бы многое сделать в этом отношении. Важны и меры доверия, против чего грузинское правительство не могло бы возражать, учитывая жалобы по поводу русификации Абхазии и тот факт, что они сами официально заявляли о необходимости продвижения и поддержки абхазской культуры и языка.

 


 

[1] Более подробная информация о научной деятельности профессора Д. О’Бакхоина доступна на сайте: http://www.dcu.ie/iicrr/Donnacha_OBeachain.shtml [2] Городской университет Дублина был создан в 1989 году. Университет является одним из трех вузов Ирландии, которые попадали в международные рейтинги 300 лучших университетов мира. Удостаивался также звания лучшего университета страны. [3] Галилео Галилей (1564-1642)- выдающийся физик, математик, философ, астроном. Историки сомневаются по поводу аутентичности фразы «И все-таки она вертится», поскольку в источниках, относящихся к жизни и деятельности Галилея о ней нет упоминаний. Однако эта фраза стала символом нонконформизма и самостоятельности мышления. Она широко используется в художественной литературе и искусстве. [4] Вудро Вильсон (1856-1924)- 28-й президент США в 1913-1921 гг. В своей речи перед американским  Конгрессом (8 января 1918 года) изложил свои тезисы относительно итогов Первой мировой войны. Они стали известны, как « 14 пунктов». [5] «Шинн Фейн»  (Sinn Fein, «мы сами»)- ирландская политическая организация, основанная в 1905 году. Сыграла важную роль во время войны за независимость Ирландии (1919-1921).  [6] Имон де Валера (1882-1975)-  один из лидеров борьбы за независимость Ирландии и один ведущих политиков этой страны в  ХХ веке.Майкл Коллинз (1890- 1922)- ирландский революционер и политический деятель, участвовал в переговорах с британским правительством о мире (1921) Ирландская республиканская армия была основана в 1919 году после слияния нескольких вооруженных формирований («Ирландские волонтеры», «Ирландская гражданская армия»). Принимала активное участие в войне за независимость. С 1949 году переместила центр своей активности в Северную Ирландию (которая после войны за независимость осталась под юрисдикцией британской короны). [7] Независимость бывшего сербского автономного края Косово была в одностороннем порядке провозглашена парламентом этого де-факто государства 17 февраля 2008 года. По состоянию на октябрь 2013 года Косово признано 106 государствами из 193 стран-членов ООН. Два постоянных члена Совбеза ООН (РФ и КНР) не поддерживают независимость Косово. [8] См. полную видеозапись презентации Д. О’ Бакхоина в Вашингтоне (Центр стратегических и международных исследований, 17 апреля 2013 года): http://csis.org/event/elections-de-facto-states [9] После  начала первой антисепаратистской кампании в Чечне Россия 19 декабря 1994 года перекрыла границу с Абхазией по реке Псоу. В 1995-1997 гг. она также ввела морскую блокаду непризнанной республики, а также отключила телефонные линии, связывающие ее с внешним миром. Совет глав государств СНГ при решающей роли Грузии  и России 19 января 1996 принял решение  «О мерах по урегулированию конфликта в Абхазии, Грузия», в котором было провозглашено прекращение торгово-экономических, транспортных, финансовых и иных операций с непризнанной республикой. После того, как Тбилиси заявил о введении таможенного и пограничного контроля на абхазской территории, Москва заблокировала порт Сухуми для входа и выхода всех иностранных судов. С российской стороны (во многом из-за грузинской политики) блокада была существенно ослаблена в 1999-2000 гг. Однако полное ее снятие произошло лишь весной 2008 года, то есть незадолго до признания абхазской независимости Россией [10] Речь идет о т.н. Соглашении «Медведев-Саркози» (12 августа 2008 года). Один из пунктов Соглашения гласил:  «Вооруженные силы РФ выводятся на линию, предшествующую началу боевых действий», хотя в ходе «пятидневной войны» под контроль абхазских и югоосетинских властей (с российской помощью) попали территории, ране контролируемые официальным Тбилиси (Ахалгорский район, «Лиахвский коридор» в Южной Осетии, Кодорское ущелье в Абхазии). [11] Вячеслав Андреевич Чирикба (род. в 1959 году)- ученый лингвист, политический деятель. С октября 2011 года — министр иностранных дел Абхазии.  В 2009 году выпустил книгу «Развитие абхазского языка в условиях полиэтнического общества: вызовы и перспективы» .

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.