Светлана Анохина о женском обрезании и домашнем насилии на Северном Кавказе
Уважаемые читатели, предлагаем Вашему вниманию интервью со Светланой Анохиной о женском обрезании и домашнем насилии на Северном Кавказе.
ПРАГА, 18 августа, Caucasus Times. Caucasus Times: Светлана, расскажите о самых резонансных случаях, когда Вам удалось помочь женщинам на Северном Кавказе…
Светлана Анохина: Или, где мы не сумели помочь и разобраться. И если, где не сумели, то, наверное, везде, потому что проблема одного человека, решенная сейчас – это только проблема одного человека. Ведь все может измениться, так как нет твердой правовой базы. И та же самая женщина снова может попасть в такую же историю.
Ну, вот отвоевали мы в суде детей жительницы Дагестана Нины Церетиловой, отменили бредовое решение, что у нее дома шест, у нее татуировки, и понимаете ли, поэтому она недостойная мать. Ну что это вообще за бред?! Почему судью, принявшего такое решение с позором не дисквалифицировали? Я бы поставила вопрос о профессиональной пригодности этого судьи. Но этого сделано не было. А значит, в следующий раз этот судья вынесет такое же или похожее решение. То есть это все вопросы кратковременные, потому что не решается что-то главное, системное.
Caucasus Times: Какие меры, на Ваш взгляд, могли бы изменить ситуацию?
Светлана Анохина: Когда человек так облажался, он должен быть наказан. Чтобы это решение судьи пошло в его личное дело и повлияло бы на проверку его профессиональной пригодности. Ведь судья же должен пройти аттестационную комиссию и понимать, какая плоскость закона в данном случае работает: «блатные» понятия или закон РФ. У меня мало надежды на РФ, но слушайте, если хоть какие-то законы работают, то уже легче разобраться.
Что касается резонансных дел, то для меня очень значимой была публикация о женском обрезании. И проблема все также не решена по сей день. Потому что единственное дело, которое нам удалось довести до суда – это история с девятилетней чеченской девочкой, которой сделали обрезание в Ингушетии, в поликлинике «Айболит». История была очень громкая. Но когда она дошла до суда, то выяснилось, что наше государство отсиживает задницу, мягко говоря. Вы же помните, какое решение было вынесено? Насильственно проведенное обрезание в отсутствие представителей ребенка. Напомню, девочка поехала в поликлинику с мачехой. Над ней насильно провели эту операцию, а она билась и кричала. И это зверство наш суд расценил как легкий вред здоровью?! И наш суд оценивал это как единичный случай, совершенно забыв, что, по данным «Правовой инициативы», в год проводят операцию по обрезанию порядка 1200 девочкам на Северном Кавказе (в большей степени речь идет о Дагестане – прим. Caucasus Times). Но это по данным «Правовой инициативы». Я опираюсь на них, потому что другой цифры у меня нет.
Caucasus Times: Вам удалось каким-то образом повлиять на ситуацию с обрезанием?
Светлана Анохина: Я с 2016 года этой темой занимаюсь, она для меня очень важная. И летом 2020 года мы с журналистом Володей Севриновским сняли фильм «У нас такое происходит». И после выхода фильма была вынесена фетва, она размещена на сайте Духовного управления мусульман Дагестана (ДУМ), о том, что радикальная форма обрезания у девочек недопустима. Это когда обрезается головка клитора у девочки. Но ведь остались другие формы!
Caucasus Times: И все-таки вы чего-то да добились!
Светлана Анохина: Мы добились формального признания, что такой вид обрезания недопустим, потому что он вредит здоровью. Мы добились вынесения фетвы. Но я считаю, что этого мало. И здесь буксует наше государство, которое не включает правовой механизм. Которое никак не желает рассматривать вопрос, упирая на то, что – ну нет же заявлений?! А от кого должны быть заявления, если такие операции проводятся над девочками от 5 до 12 лет.
Caucasus Times: Как Вы считаете помогает ли женщинам религия?
Светлана Анохина: Если говорить о вере, то, наверное, да. Если женщина верит, то находит в религии утешение и поддержку. А если говорить о защите ее прав, то не помогает абсолютно ничего!
Потому что в случае чего она остается со своей проблемой один на один. А общество, как бы оно не было окрашено, хоть в цвета исламского флага, хоть в цвета республики, оно всегда женоненавистническое.
Что ислам, что христианство, любая религия отводит женщине место объекта и функции: женщина должна быть матерью. Она что-то там еще кому-то должна. И с нее спрашивается намного строже, чем с мужчины.
Caucasus Times: И все-таки религия же как-то защищает женщину от насилия?
Светлана Анохина: Хочу сказать следующее, что, например, по адатному праву за подозрение в недостойном поведении убивать (женщину) можно. Хотя там есть другие способы наказания, но ими пренебрегают. А по шариату – нельзя. И были случаи, когда мы именно на это и упирали. То есть, в некоторых вопросах шариат больше защищает женщину, но опять же чисто теоретически.
Caucasus Times: То есть, говоря про защиту женщины, пусть хотя бы работает то, что есть, уже было бы хорошо?
Светлана Анохина: Да. Когда нам было нужно, мы обращались к шариату, к имаму. У нас был случай, когда девушка, недавно принявшая ислам, славянка, приехала в Дагестан и у нее возникли большие проблемы с мужем. Она была вынуждена бежать от него. Ну, если бы была я на ее месте, или кто-то другой — бежал и радостно бежал бы дальше. Она не могла этого сделать, поскольку она не получила шариатского развода. И для нее это была большая проблема. Потому что имам, к которому она обращалась, он в ее сбивчивой речи ничего не понял. И она вызвала у него раздражение. И он сказал ей: что за капризы, я не могу дать развод под то, что ты тут наговорила. Девушка была раздавлена и убита ответом имама. И мы тогда обратились к моему коллеге и давнему знакомому. Он мусульманин, салафит. Идрис Юсупов. Я позвонила ему, сказала: вот такая лажа, давай, помогай.
И тогда мы все это как-то разрулили. Я села рядом с этой барышней. Она рассказала мне все, что с ней творилось за год. Я ее сбивчивую речь разбила на факты, выстроила хронологию, что вот, потеряла ребенка, муж бил. Обратилась к валию, это ее опекун. Он мало чем помог. Потом оказалось, что женились они не совсем по правилам. Девушка этого валия не знала. Ей муж сказал, что вот хороший пацан, он будет твой опекун и от твоего имени даст согласие на брак.
Идрис получил от меня файл, распечатал на четырех листах, понес имаму, который отказал девушке уже один раз. Имам прочел и сказал: тут четыре листа, мне хватило бы одного. Для того, чтобы дать развод. Нас Идрис, конечно, очень выручил. Он не один раз брался за такие дела, когда речь шла о разрешении религиозного конфликта между супругами.
Caucasus Times: То есть, с помощью религиозных положений Вы помогаете женщинам, оказавшимся в беде?
Светлана Анохина: Да, если ты нашел нужного человека. Если ты понял в чем там закавыка, если это все решается, то да, можно помочь. Для меня в этом случае примером является Айшат Шуайбовна Магомедова. Она умерла несколько лет назад. И в последнем своем интервью незадолго до смерти, я к ней приходила, она была совсем уже больная, с опухшими ногами, плохо говорила. Она сказала: «Если есть возможность женщину защитить через религию, иди к имаму, если есть возможность через закон – иди к полицейскому. Если еще как-то – обращайся хоть к бандитам». Она, хотя человек верующий и глубоко религиозный, она понимала, что надо пользоваться всем, чем угодно. Надо – защищай через религию. Надо – через адаты. Или через светское законодательство. Нужно идти туда, к тем людям, которые могут помочь женщине.
Caucasus Times: В каких еще случаях государство остается в стороне?
Светлана Анохина: Законодательство, которое не знает, как быть в случае, если заключается исламский брак между взрослым мужчиной и девочкой 13-14 лет. Если помните, не так давно была история, когда в Чечне арестовали мужчину. И его второй женой была дагестанская девочка, которая в 13 лет была выдана мамой замуж. И опять же государство стыдливо опустило глаза. Государство не вмешивается, потому что ему эти вещи выгодны. Государство заключило дружеский союз с церковью, с РПЦ, с ДУМами в разных республиках. Ведь у государства есть свои мусульмане и чужие мусульмане. Своих оно оберегает, и не трогает. И само не идет на конфликт с ними в сложных вопросах.
Caucasus Times: Какие вопросы больше всего беспокоят женщин на Северном Кавказе?
Светлана Анохина: Больше всего у нас обращений по поводу избиений женщин мужем. Девушек очень сильно бьют, бьют постоянно. Дальше, вопросы развода. Часто женщина хотела бы уйти от мужа, с которым невозможно жить. Но ее не принимают родители. Возвращают мужу. Я спрашиваю у девушек, как это происходит вообще, что возвращают? Девушки рассказывают, что жалуются родителям, говорят, что хотят разводиться, а х родители избивают. Такая история была с Халимат Тарамовой из Чечни. Она обратилась к родителям, сказала, что хочет развестись с мужем. И в итоге получила не помощь, а наоборот, ее побили.
Caucasus Times: С чем связана такая позиция родителей и родных?
Светлана Анохина: Есть денежные интересы. И куча всего переплетено. А на Кавказе мирный развод – это редкость. Обычно всегда бывают большие претензии между двумя родами. Дальше, проблема отъема детей. Эта тема вообще отдельно стоит.
Caucasus Times: То есть мужчины стремятся получить детей, во что бы то ни стало?
Светлана Анохина: Потому что они расценивают детей как собственное имущество. А также не будем забывать, что задействованы меркантильные интересы. Ведь часто у матери вместе с детьми забирают и материнский капитал. У нас есть история Лианы Сусуркаевой из Чечни, у которой было двое детей. И погиб муж. Имущество мужа, понятное дело, отходило вдове и детям. И дом, который должен был быть их домом, забрал брат умершего мужа. А когда она попыталась за него бороться, у нее забрали и детей. Она говорила, что это имущество принадлежит ее детям тоже. Тогда у нее отобрали детей! Все. Ты говорила, что это детям. Вот, детям и принадлежит. И женщина теперь забыла про имущество и бьется за своих детей.
Проблем куча. От молодых девушек до женщин к нам часто идут обращения по шантажу интимными фотографиями. А ведь фотографии могут быть и не интимными, а молодую девочку могли сфотографировать на улице и разместить ее фото в какой-нибудь мерзкой группе и подписать ее фотографию бранными словами. К примеру, шлюха или проститутка. И девочка боится, что это увидят ее родные. Потому что родные в первую очередь «вломят ей!» То есть они будут не на ее стороне. Ну, то есть на ее стороне, но родные в этих историях зачастую защищают себя: думая, а что люди скажут, почему там оказалась твоя фотография. У девочки забирают телефон, запрещают выходить хоть куда-то. И все репрессивные инструменты будут направлены в ее сторону. Поэтому девочка боится говорить, признаться и попросить помощи у близких. А если девочка не может попросить помощи, она становится настолько беззащитна, что с ней можно сделать все, что угодно.
Известная история в Ингушетии, когда была задержана целая группа людей, которая занималась шантажом интимных фото и видео.
И ведь на стороне мужчин все, и все радостно «хейтят» женщин. Как можно было снимать ее лицо? Ведь в той истории фотографию женщины, закрывающей лицо, сделал полицейский?! Я считаю, его должны посадить и разогнать все отделение. И начальство этого полицейского также должно понести наказание. Ну а мужчина, даже если он врач, судья или полицейский радостно делится такой вот информацией, такой «клубничкой». Со всеми своими друзьями.
Caucasus Times: И как быть девушкам, которые оказались в такой ситуации, в беде?
Светлана Анохина: Я хочу, чтобы женщины для начала хотя бы осознали, ведь говоришь с ними и понимаешь, что они не понимают смысла насилия. Женщины не понимают, что постоянный тотальный контроль – это тоже насилие. А такого не должно быть со взрослым человеком. Женщины зачастую не видят, что такое репродуктивное насилие. То есть, принимают как должное, когда их заставляют рожать. Или не дают рожать.
У нас был случай, когда к нам обращалась во время пандемии женщина. Она плакала и говорила, что сейчас беременна пятым ребенком, а на ней еще и мать мужа, сам муж ничего не делает и не работает. И у женщины просто нет сил рожать. А муж заставляет, потому что идут выплаты на детей. И женщина просила, чтобы мы помогли ей с абортом. Мы были готовы ей помочь, но она пропала со связи. И в этом многие женщины не видят насилия. Они считают, что так принято. Муж не разрешает. Что значит, муж не разрешает?! Как можно взрослому человеку, что-то не разрешать?
То есть в моем представлении есть разговор, где мнения супругов по одному и тому же поводу могут не совпасть. Можно сказать, что муж не согласен. Но не разрешил – для меня не существует! Потому что он мне не начальник на работе. Он мне муж и близкий человек. Муж живет со мной одну жизнь. Он не может не разрешить. Там должен быть другой глагол. Но когда употребляется этот – то понимаешь, что в голове у людей такая схема и заложена: разрешил или не разрешил.
Поэтому я и говорю, что мне сначала хотелось бы чтобы женщины во всем объеме видели то, что с ними происходит, и то, с чем они живут. И потом ответили себе на вопрос: это нормально? Это правильно?
Был случай, когда девочка, просила о помощи в эвакуации. Но потом отказалась от этого. Мы не переживаем, когда отказываются. Мы понимаем, что, значит, ситуация не такая тяжелая. Но потом, она сказала такое, что меня совсем добило. «Ну а что, мама живет с поломанными ребрами, отец бил. У тети зуб выбит. Живут же как-то. И, эта фраза была просто удушающей: «живут же как-то»?! Но ведь не надо жить «как-то», не надо жить с поломанными ребрами. И не надо, чтобы твои дети это видели и воспринимали это как норму.
У нас общество перенасыщено насилием. Мало того, что государство поступает с нами как самый настоящий насильник. Так это еще происходит на всех уровнях, между людьми и в семьях, внутри. И это огромное количество насилия, когда ты понимаешь, что на самом деле творится. Зажмуриваешься, чтобы не отравиться этим.
Сергей Жарков специально для Caucasus Times
написал, прочитав вашу статью
https://www.kavkaz-uzel.eu/blogs/83772/posts/50274