М. Рощин: «Экстремизм на Кавказе – следствие контрглобализации исламского фундаментализма»

Михаил Рощин, историк-арабист, исламовед. Родился в 1952 году.Кандидат исторических наук. Сотрудник Института востоковедения РАН (отдел сравнительно-теоретических исследований). Специалист по религиозным и этническим проблемам Северного Кавказа. Участник ряда международных исследовательских проектов.
Ответственный редактор и соавтор коллективной монографии «Дагестан: cело Хуштада». Автор публикаций: Возрождение суфизма в Дагестане, Фундаментализм в Дагестане и Чечне, Традиционное мусульманское воспитание и образование, Пробить стену предубеждений, Адатное землепользование в Нагорном Дагестане.

СТ:Михаил Юрьевич, Вы писали несколько лет назад «провал Джихада в Нагорном Дагестане показал, что в настоящий момент дагестанское население в целом не принимает радикального исламского фундаментализма». Сегодня ситуация остается прежней или что-то изменилось?

МР: — Я думаю, что с августа-сентября 99-го года произошли большие изменения и в самом Дагестане, и на всем Северном Кавказе. Если в тот момент радикальный ислам потерпел серьезное поражение и был вынужден уйти в подполье, то в течение последующих лет он постепенно набрал новую силу.
СТ:А каковы причины того, что он вновь вернул себе влияние?

МР: — Здесь множество факторов. И одним из наиболее важных является продолжающаяся война в Чечне, которая постепенно расползается на другие республики Северного Кавказа. В самом Дагестане, я думаю, это вызвано тем, что, с одной стороны, конечно, были серьезные репрессии против радикальных мусульман или ваххабитов, как их там называют. С другой стороны, хотя эти силы и ушли в подполье, многие люди, особенно, ищущая мусульманская молодежь, остались приверженцами тех же ценностей. Ситуацию крайне осложняет отказ официальных мусульманских кругов и властей в Дагестане от открытого диалога.

Надо понимать, что есть экстремисты, готовые с оружием в руках защищать свои идеи, а, с другой стороны, мы видим просто молодых людей, которые хотели бы свободно обсуждать проблемы современного ислама, как он развивается, в чем разница между традиционным суфийским исламом и получившей широкое распространение доктриной, именуемой ваххабизмом. Сами ее сторонники предпочитают называть себя салафитами, т.е. людьми, которые стремятся вернуться к истокам веры.
СТ:Есть точка зрения, которой, например, придерживается известный ученый-этнолог Сергей Арутюнов, утверждающая, что обновленческий ислам – это поверхностное явление. Оно всерьез не проникло в сознание северокавказских обществ, которые так и остаются, привержены адату, симбиозу языческих и мусульманских идей.

МР: — Соотношение между сторонниками суфизма и фундаменталистами разное в различных республиках. Картина все больше усложняется, причем не только в Дагестане, но и по всему Северному Кавказу.

Очень важен такой критерий, насколько серьезно воспринимаются мусульманские ценности и исполняются обряды. Очевидно, что процент верующих, которые следуют предписаниям веры, существенно выше в Дагестане, Чечне, Ингушетии и сравнительно невысок в других мусульманских республиках Северного Кавказа Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии и Адыгеи.

В Дагестане суфийский, или тарикатистский ислам имеет очень прочную и глубокую основу, мощные корни. Но, с другой стороны, и обновленческое, по сути своей фундаменталистское, салафитское движение зародилось и развивалось в том же Дагестане. И уже оттуда пошла экспансия по всему региону.

Все наиболее известные ваххабитские учителя были выходцами из Дагестана.

Имея базу и традиции, традиционный ислам сумел в августе-сентября 99-го года одержать победу над джихадистами, которые, конечно же рассчитывали, что их вооруженную акцию в Дагестане поддержит значительная часть населения. Но в то же самое время, происходящее сейчас демонстрирует, что и власти, и официальное духовенство явно недооценили силы радикальных мусульман, которым удалось за последние годы серьезно укрепить свои позиции. Безусловно, фундаментализм обладает определенной привлекательностью для мусульманской молодежи и высокой силой притяжения.
СТ:Вы писали «сегодня мусульманский радикализм превратился в революционно-повстанческую идеологию, во многом заменившую марксизм». Можно ли из этого сделать вывод, что радикальный ислам, там, где традиции веры не слишком сильны, паразитирует на рудиментах советского образа мышления, на идеях социальной справедливости и перераспределения?

МР: — В этом направлении можно двигаться, поскольку, безусловно, что ваххабизм, салафизм, или политический ислам, как его называют на Западе, за счет своего эгалитаризма очень близок коммунистической идеологии и другим левым течениям прошлого.

Хотя, на мой взгляд, такие тенденции могут возобладать там, где суфизм не имел прочных корней, сколько-нибудь заметной интеллектуальной и мистической традиции, как, к примеру, в Кабардино-Балкарии. И кроме того, даже то, что было, выкорчевали во времена советской власти. Поэтому, когда взрывообразно начал развиваться процесс религиозного возрождения, учителя ваххабитского толка не встретили здесь никакой оппозиции, никакого сопротивления, которые безусловно были и в Дагестане, и в Чечне, и в Ингушетии.
СТ:Сегодня на Северном Кавказе действуют в различных республиках подпольные вооруженные фундаменталистские группы, которые ведут вооруженный Джихад против России. Это серьезная угроза?

МР: — На мой взгляд, эта угроза достаточно серьезна. Здесь следует говорить о том, будет ли она преодолена в дальнейшем, будет ли она нарастать. Безусловно, сложилась целая структура фундаменталистских обществ в северокавказском регионе и видна отчетливая тенденция к расширению. На наших глазах, одна за другой республики вовлекаются в этот процесс.

Если оставить на время в стороне локальные причины явления, которые и так ясны, то в более широком контексте, активизация радикальных сил связана с тем, что мусульманский фундаментализм реализует собственную программу глобализации или антиглобализации. Это хорошо видно на примере других стран, в том числе и таких уже далеких от арабского мира, как Индонезия, Малайзия и т.д. Везде развиваются похожие процессы.

Главный вопрос: можно ли это преодолеть? Опыт Алжира показывает, что можно. Но какой ценой? Там фундаменталистские тенденции были, хотя и не до конца, нейтрализованы за счет кровопролитнейшей гражданской войны в 90-х гг.

В орбиту мусульманской контрглобализации попадают все новые страны и регионы и где-то уже период кризиса пройден, где-то до него еще далеко. Очевидно, что Северный Кавказ, который позже попал в эту зону, сейчас находится на самом пике.
СТ:Есть ли способы противодействия распространению радикальной идеологии?

МР: — Я все же исследователь, и потому смотрю на эти процессы скорее с внешней стороны. Но, безусловно, мы могли бы воспользоваться опытом других стран, сталкивавшихся с похожими проблемами. Я могу привести пример Египта, где тоже в свое время фундаменталистские силы были весьма активны и часто агрессивно настроены. За счет того, что был организован дискурс, широкой общественное обсуждение вопросов веры, удалось предотвратить прямой конфликт. Сегодня, изначально непримиримая радикальная организация «Братья-мусульмане» изменилась. Она имеет своих представителей в египетском парламенте и уже достаточно серьезно интегрирована в египетское общество. В целом она не представляет никакой угрозы. Здесь вопрос в том, как организовать внутримусульманскую дискуссию. Если бы она была возможна, была открыта, то это помогло бы избежать разных экцессов и вооруженных столкновений.

Caucasus Times

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.