«Казачья полиция»: защита от мигрантов или новый конфликтный фактор?

ВАШИНГТОН, 6 августа, Caucasus Times. Автор — Сергей Маркедонов, приглашенный научный сотрудник Центра стратегических и международных исследований (Вашингтон, США), кандидат исторических наук, специально для Caucasus Times
2 августа 2012 года губернатор Краснодарского края Александр Ткачев заявил о необходимости создания «казачьей полиции». По мнению руководителя Кубани, эта структура, приданная правоохранительным органам, будет надежно защищать край от наплыва «нежелательных мигрантов». Остроты ситуации добавил тот факт, что Ткачев, говоря о мигрантах, имел в виду не иностранных граждан, а выходцев из северокавказских республик. То есть тех, кто обладает, таким же, как и он, российским гражданством. И, тем не менее, Кубань, по мысли губернатора, должна стать неким «фильтром», который призван защитить большую Россию от проблемного региона. И хотя инициатива Ткачева на словах призвана помочь не допустить разжигания межэтнической розни на вверенной ему территории, ее реализация на практике может завязать новые конфликтные «узелки» вдобавок к тем, которые уже имеются.

Этнополитическое развитие так называемых «русских регионов» Северного Кавказа (Краснодарского и Ставропольского краев, Ростовской области), в отличие от ситуации в национальных республиках российского Юга, остается вне информационного фокуса. В данном случае действует стереотип: угроза сепаратизма, терроризма, распада страны исходит из национально-государственных образований в составе России. «Русские» же регионы традиционно рассматриваются как аванпосты российской государственности на окраинах. В августе нынешнего года его снова повторил и кубанский губернатор. Однако такой подход игнорирует целый ряд принципиальных обстоятельств. В начале 1990-х годов Россия переживала всплеск этнонополитической активности этнических меньшинств. Реакцией на парад суверенитетов, установление этнократических режимов в российских национально-государственных образованиях, дискриминацию по отношению к «нетитульным» этносам и массовый исход русского населения с территории бывших окраин империи стало «пробуждение» этнического большинства.

«Русское пробуждение» как процесс можно было бы оценивать нейтрально или даже позитивно, однако сегодня колебание «этнополитического маятника» сопровождается ростом ксенофобии, апелляциями к державному величию и этническому превосходству. В этой связи рассмотрение этнополитических процессов в Краснодарском крае представляется чрезвычайно важным. От стабильности на его территории зависит не только безопасность предстоящей зимней Олимпиады в Сочи, но и государства в целом. Край имеет в своем составе черноморское побережье, оставшееся России после распада СССР и «ухода» Украины с Грузией. Здесь расположены крупные курортные центры международного значения: Сочи (около 345 тыс.чел. жителей) и Новороссийск (189 тыс.чел.). В Новороссийске также заканчиваются нефте- и газопроводы из Азербайджана и Казахстана. Новороссийский и Туапсинский порты занимают первое и третье место в стране по грузообороту. Краснодарский край в перспективе станет основной базой российского Черноморского флота.

Именно в Краснодарском крае идеология этнозащитного национализма еще в 1990-х годах стала практически официальной, а традиционалистские ценности (общинность, коллективизм, антипрогрессизм) транслируются, начиная со средней школы и заканчивая губернаторским уровнем. Доктрина «созидательного сопротивления» Москве родилась не в дудаевском Грозном и не в шаймиевской Казани. Ее автором стал заместитель главы администрации края (в период правления Николая Кондратенко в 1996-2000 гг.) Николай Денисов. Сопротивление либерализации и модернизации, идущим из Кремля, стало важнейшей составляющей «кубанской идеи». В одном из своих выступлений (2000 год) атаман Всекубанского казачьего войска (на тот момент также вице-губернатор края) Владимир Громов заявил: «Мы [казаки – С.М.] на Кубани исторически коренной народ. Мы, кстати, единственный субъект федерации, в Уставе которого записано, что Кубань является территорией формирования и проживания кубанского казачества и русского населения, и с этим обстоятельством должны считаться при формировании органов власти».

Именно на Кубани в начале 2000-х годов была официально вытеснение за пределы края целой этнической группы (турок-месхетинцев). Выезд турок-месхетинцев на постоянное место жительства в США – первый случай массовой эмиграции из современной России по этническим причинам. В Краснодарском крае власти могли позволить себе особые внешнеполитические воззрения и подходы. Это было продемонстрировано во время российско-украинского противостояния из-за Тузлы (осень 2003 года), во время избирательной кампании в Абхазии (октябрь-декабрь 2004 года). Антиармянская риторика краевой элиты во многом работает против стратегически важного для РФ российско-армянского союза. Вместо поиска путей и способов скорейшей социальной интеграции этнических меньшинств в кубанский социум региональная власть создала по отношению к ним образ врага. При этом эксплуатация тезиса о нарастании миграционной угрозы и радикальном изменении этнического состава на Кубани основывается не на реальном анализе динамики миграций, а на эмоционально окрашенных стереотипах.

Впрочем, в этнополитической сфере в начале 2000-х годов произошли определенные изменения: если губернатор Николай Кондратенко (1996-2000 гг.) предпочитал вести борьбу с «сионистским заговором» в Москве, провоцируя тем самым рост антисемитских и антимосковских настроений, то его преемник Александр Ткачев не раз озвучивал антиармянские, антитурецкие и антикурдские лозунги. В 2012 году он переключился и на выходцев из Северного Кавказа, противопоставляя им кубанских казаков. Не говоря уже о том, что такое противопоставление находится в явных неладах с Конституцией РФ, стоит отметить, что современное казачье движение практически нигде и никогда в постсоветской истории не было эффективным политически.

Современное казачество было бы правильнее определить, как неоказачество. Использование данного термина кажется оправданным в силу нескольких причин. Во-первых, движение за возрождение казачества возникло в условиях, когда исходный казачий социум претерпел принципиальные социальные трансформации за предыдущие семь десятилетий. Ушло в небытие казачье общинное землепользование, как и сама община. Перестали существовать казачьи войска, как административная и военная единица. Во-вторых, сами казаки утратили свою социальную корпоративность, и их потомки оказались включенными во все группы советского, а потом и российского социума. В итоге движение за «возрождение» базировалось лишь на мобилизованной исторической памяти. Отсюда и невозможность считать современных казаков казаками в традиционном понимании этого явления, как оно сложилось на момент революции 1917 года и последующей гражданской войны.

За два десятка лет неоказаки провели ни один десяток «кругов», «сходов», приняли десятки резолюций и обращений. Однако влиятельной политической силой они не стали. Прежде всего, потому, что оказались не в состоянии найти нишу в современном обществе и погрязли в поисках «золотого века». Мобилизация казачьей истории изначально была конфликтной, а к масштабному конфликту лидеры «новых казаков» были не готовы. Что и показали события последних двадцати лет. Их было не видно в деле защиты русского населения в Чечне и в других республиках Северного Кавказа, зато в борьбе с мигрантами на той же Кубани они оказались во всеоружии. Неоказаки либо полностью свернули свою деятельность в республиках Северного Кавказа (Чечня, Ингушетия), либо стали младшими партнерами республиканских элит (Северная Осетия, Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкесия) и отдельных влиятельных кланов (северная часть Дагестана). На Кубани же они превратились в некий символ региональной власти. Неоказачье движение свелось в основном к церемониальной функции. Заметим, этот символ получал и получает определенную подкормку из государственного бюджета.

В этой связи непонятно, каким образом явление, не нашедшее своего места в современной истории, сможет выполнять актуальные политические функции. Пусть даже и явно противоречащие Конституции РФ. Отсюда и возникает вопрос о том, не накалит ли ситуацию создание «казачьих полицейских». Или даже попытка такого создания. В особенности, если принять во внимание несопоставимые ресурсы этнонациональных движений и неоказаков в северокавказском регионе. И если кавказские элиты начнут в ответ создание своих «полиций», то, как должен вести себя центр? Поддерживать одних своих граждан против других? Но даже, если предположить, что преференции для казаков будут приняты на Кавказе мирно, то не запросят ли этнонациональные движения региона аналогичных прав и для себя? И где в таком случае окажется само государство? Пока не поздно, этими вопросами необходимо задаться уже сегодня.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.