Дагестан между советским прошлым и шариатской перспективой — Ивона Калишевска
Ивона Калишевска — сотрудник Института этнологии и культурной антропологии при Варшавском университете. Соавтор книги «Матрешка в хиджабе». Автор статей о Дагестане и Северном Кавказе.
Caucasus Times: Вы не однократно были в Дагестане, написали множество научных статей об этой северокавказской республике. В большей степени Ваши труды затрагивают политический ислам на Кавказе в целом, и в частности в Дагестане. Что определило Ваш научный интерес к Кавказу, Дагестану и исламу?
Ивона Калишевска: Сначала это было совершенно случайно, я много путешествовала по России и была в разных республиках бывшего Советского Союза. Меня больше интересовала Сибирь. Но вот однажды я прочитала статью про Дагестан. Меня поразил богатый культурный мир Дагестана, его языковое и этническое многообразие. И в конце концов, я решила поехать в Дагестан. Меня отговаривали коллеги и друзья, так как в регионе уже было небезопасно. Но меня это все больше подстегивало: поехать и самой все изучить на месте. Так, вместе со своими двумя подругам, коллегами по работе я первый раз оказалась в Дагестане. Меня сразу поразило гостеприимство и доброта людей.Такого радушия к гостям я нигде больше не наблюдала. Когда я лично ознакомилась с Дагестаном¬ и бытом людей, мое любопытство переросло в профессиональный интерес.
Caucasus Times: В вашей книге — «Матрешка в хиждабе», которую вы написали после поездок в Дагестан Вы не напрямую, но, мне кажется, все-таки провели легкую параллель между коммунистической идеологией и салафитской доктриной. Вы утверждаете, что ислам сегодня стал доминирующей политической идеологией, которая объединяет множество этносов на Кавказе, вытесняя традиционные общественные и государственные институты. Значит ли это, что в обозримом будущем северокавказское общество будет окрашенно в зеленые тона?
Ивона Калишевска: Это не совсем так. Кавказское общество, представленное властью и народом, нуждается в системной модернизации, и, к сожалению, со стороны государства пока мы не наблюдаем каких-либо модернистских идей. Идеи больших перемен несут в себе разные группы, среди которых явно доминируют салафиты. У них слышна риторика больших модернистических проектов. Они демонстрируют заботу об обществе в целом, не ограничиваясь заботой о своей общине или семье. Они уделяют внимание молодежи, как социальной группы, акцентируя свое внимание на ее моральном воспитании. То чего не делает нынешнее государство, но делала страна советов (СССР), проникая во все сферы жизнедеятельности общества. Один из моих собеседников в Дагестане мне однажды сказал : «Социализм – был первым шагом к объединению народов и обеспечению их равными правами, а ислам- второй шаг». И было достаточно ощутимо, что многие мусульмане¬ в Дагестане проявляют симпатии к коммунистическому прошлому и к современному исламу. При этом меня сильно удивило, что в разговорах жители Дагестана редко говорили о нарушении их религиозных прав в советские времена. Безусловно, ислам сегодня является объединяющей силой в регионе, особенно для молодого поколения, в среде, где не модно быть атеистом. Национальные лозунги родителей уже не привлекательны для молодежи. Очевидно, что влияние ислама на общественно-политические процессы в регионе будут ощутимы. Но Шариатская республика – это скорее мечта одних и страх других. Далеко не все молодые люди, даже верующие, ее поддерживают. Идея исламского государства хорошо подается в СМИ, она не до конца ясна, и угроза ее сильна преувеличена. У Дагестана, и у народов, его населяющих, гораздо больше общего с Россией, чем у жителей других постсоветских республик, оказавшихся за пределами России, после распада СССР. Это огромный исторический опыт совместного проживания в едином культурном¬ пространстве, это общие для всех граждан России ценности. И этот факт нельзя игнорировать. Проблема в том, что из-за высокого уровня коррупции, попыток решить все проблемы силой, региональные элиты и значительная часть дагестанского общества все больше и больше отдаляются друг от друга, живя в параллельных мирах. Я могу предположить: так как смена региональных властей не меняет ситуацию к лучшему, высока вероятность того, что эти тенденции в обществе сохранятся.
В этих условиях становится возможным существование параллельных систем. С одной стороны, «де- юре» в Дагестане будет действовать российская власть, а с другой, в определенных районах, или же в определенных ситуациях, общество будет обращаться и уже обращается к шариатским институтам. Вот такое будущее возможно ожидает Дагестан.
Caucasus Times: Исламизация Кавказа проходит под влиянием внутренних и внешних факторов. Очевидно влияние мирового исламистского движения на мусульманские народы на Северном Кавказе. Но в то же самое время существуют внутренние социальные и политические факторы. На Ваш взгляд, какие факторы являются доминирующими?
Ивона Калишевска: Скорее внутренние, чем внешние. В байки о странах Запада, которые желают распада России, и снабжают боевиков долларами, уже никто не верит. Народ понимает, что проблемы кроются внутри. Мировое исламское движение, конечно, в рамках Интернет- пространства оказывает косвенное влияние на ситуацию в регионе. Но это, как мне кажется, всего лишь идеи, которые могут появиться где- угодно, но приживаются они только там, где есть благодатная среда.
Северный Кавказ- это регион, где власть не имеет авторитета, где закон заменяют понятия. Люди оказались в ситуации, когда они не нужны государству: ни в качестве налогоплательщика, ни в качестве рекрутов в армию. Эти разрушительные тенденции вписаны в систему отношений России с Кавказом. В этих условиях неопределенности шариат обеспечивает обществу некую систему управления. С другой стороны, и на Кавказе заметна тоска по сильному государств¬у которая может трансформироваться в интерес к исламскому государству.
Хотя далеко не все дагестанцы разделяют эти устремления. В этом плане поляризация политических предпочтений местного населения довольна разнообразна. Кто-то желает сталинской власти, кто-то тяготеет к исламской форме правления, кто-то никак не может определиться и сделать какой-либо выбор. Но я не встречала никого, кого бы устраивала нынешняя ситуация неопределенности. Экономические факторы далеко преувеличены. Дагестанцы, в целом, живут неплохо, даже- в сельской местности. Они трудятся и зарабатывают, редко срываются с места и едут куда-то отдыхать. Чаще ищут работы за пределами республики, если ее нет дома. Заметно, что население редко рассчитывало на государство и привыкло полагаться на свои силы и труд. Безусловно, такая система бьет по молодежи, так как они подвержены в большей степени страхам и рискам. Но, если бы существовало правосудие и справедливость, существовали честные и равные для всех правила, то в той же молодежной среде протестные настроения были бы намного ниже, или же носили бы другой характер.
Caucasus Times: Касаясь молодежи, я хотел бы задать Вам встречный вопрос. Молодежь, которая сегодня чаще обращает внимания на ислам, как на вероятную политическую силу, в большей степени проявляет интерес к салафизму. Традиционный ислам и суфизм менее привлекательны для альтруистически настроенной молодежи. Разделяете ли Вы точку зрения о том, что данная политическая реакционная идеология вытеснит на Кавказе традиционный ислам и суфизм?
Ивона Калишевска: Большинство людей, с кем мне приходилось общаться в Дагестане, считают себя просто мусульманами. Другое дело — городская молодежь. Процесс исламизации молодежи ярче выражен в городе, чем в селе. Для городских понятнее и ближе речь знающего Коран молодого салафита, нежели представителя Духовного управления, ровесника их родителей, ассоциирующегося с властью, а значит с поколением, погрязшем в коррупции. Кроме того, так называемый традиционный ислам не понятен городской молодежи, он ассоциируется с селом, с провинциализмом.
Caucasus Times: Салафмзм не в меньшей степени был представлен в Чечне в период сопротивления. Сегодня их голоса в Чечне не слышны. Почему, на Ваш взгляд, в Чечне салафиты оказались не так востребованы обществом как, например, в Дагестане или в Кабардино-Балкарии? В чем особенность Чечни?
Ивона Калишевска: Эта особенность кроется в культе Рамзана Кадырова. В Ченче сегодня никто не признается даже под страхом смерти в своих симпатиях к «ваххабизму», хотя таких людей не мало. Кадыров силой насаждает идею суфийского братства, которая приобрела республиканский масштаб и стала «чеченским¬ исламом». Конечно, «кадыровский суфизм» — это поверхность. Данная модель представляет собой симбиоз суфизма и чеченских традиций. На эту идею работает государственная машина, обеспечивая идее широкую пропаганду через местные СМИ и общественные организации, созданные самим же Кадыровым.
Сравнивать¬ Чечню и Дагестан очень сложно. В Чечне мы имеем дело с послевоенным обществом. Люди живут в страхе и готовы принять любую идею, которая не грозит им новой войной. Многие процессы носят имитационный характер, они обманчивы и иллюзорны.
Caucasus Times: Кавказский сюжет всегда присутствовал во внешней политике Польши. Речь Пасполита оказывала поддержку кавказским народом в их борьбе против колониальной войны в первой половине 19-века. Во время чеченского конфликта Польша не раз демонстрировала свой симпатии чеченским силам сопротивления. Достаточно вспомнить конгресс в Варшаве, в котором принимали участие более двухсот делегатов из чеченских диаспор разных стран Европы, включая Ахмеда Закаева. Какова позиция Польши сегодня в отношении событий, происходящих на Северном Кавказе?
Ивона Калишевска¬: Приезд Ахмеда Закаева не был обеспечен государственными структурами Польши. Его визит проходил под игидой неправительственных организаций, которые симпатизировали чеченскому сопротивлению. Сегодня таких организаций все меньше и меньше. Время проходит, и молодежь не очень интересуется и разбирается в политических процессах,происходящих на Кавказе. В России бытует мнение о том, что в Польше существует планомерна я политика в отношении Северного Кавказа, что регион представляет для Европы политический интерес. Но в реальности все с точностью наоборот. Безусловно, существует интерес к Южному Кавказу со стороны Польши, особенно к Грузии. Но и здесь польский геополитический интерес весьма преувеличен.
